Пограничный легион [сборник] - Зейн Грей

Зейн Грей

Пограничный легион

(сборник)

Зейн Грей

ПОГРАНИЧНЫЙ ЛЕГИОН

Глава I

На гребне поросшего кедрами горного кряжа Джоун Рэндсл придержала лошадь и внимательно осмотрела вздымающиеся перед ней дикие утесы. Сердце тревожно сжалось: что же она наделала!

— Значит, Джим не морочил мне голову, — сказала она вслух, — значит, он это в самом деле задумал и теперь едет прямиком к границе. Зря я над ним смеялась.

Место — отроги Скалистых Гор на юге Айдахо — и верно было дикое. А в том самом году ему предстояло пережить еще и самые страшные за всю историю Запада потрясения. Несколькими годами раньше целые орды разношерстного сброда из всех слоев общества в погоне за золотом наводнили Калифорнию. Однако вскоре богатые месторождения были открыты и в Айдахо. И тут вновь вспыхнувшие надежды, вкупе с активными действиями карательных отрядов, погнали этот бурлящий человеческий поток из Калифорнии в Айдахо, а вся муть, вся грязная пена, собравшаяся на его поверхности, осела в горах на границе штата. Из одного старательского поселка в другой передавались фантастические истории о золотых самородках и кровавых стычках. В горах рудокопы и охотники то и дело натыкались на чужаков.

Накануне Джоун поссорилась с Джимом Кливом и теперь горько сожалела об этом. Джоун была высокая, крепкая темноволосая девушка двадцати лет от роду. Она родилась в штате Миссури, где ее отец, богатый джентльмен, занимал видное положение, пока, подобно многим своим современникам, не оказался на пути пули. После его смерти заботы о Джоун взял на себя ее дядя, который тоже не преминул откликнуться на зов золота, и остальные годы жизни Джоун прошли в дикой глуши среди гор.

Уже много миль ехала Джоун к горной цепи по следу Джима. Поднявшись на кедровый кряж, она остановилась и спешилась — решила удостовериться, что зрение ее не обманывает и следы все еще свежи.

Еще дома кто-то из старателей сказал ей, что Джим выехал из поселка очень рано, до восхода солнца. Теперь был полдень, значит, Джим где-то замешкался. Джоун задумалась. Она давно привыкла к его пустым угрозам и терпеть не могла его вечную нерешительность. А все дело было в том, что Джим, такой милый и добрый, за все время их знакомства ни разу не показал характера.

Джоун стояла возле лошади и всматривалась в темнеющие вдали горы.

Сама она была находчива, смела, отлично управлялась с лошадьми, читала следы и вообще умела позаботиться о себе. Она понимала, что на этот раз зашла слишком далеко, но надеялась, что все-таки сумеет с Джимом поладить.

Обычно Джим всегда первым искал примирения, но вчера все было иначе.

Она вспомнила, как он побледнел, как на его вдруг осунувшемся лице проступили веснушки — раньше она никогда их не видела, — а в добрых кротких глазах сверкнула сталь! Это было лицо человека ожесточившегося, готового на безрассудный поступок. Что же такое она ему сказала? И Джоун принялась вспоминать…

Вчера вечером, когда стало темнеть, она ждала его на обычном месте.

Она никогда не скрывала, что предпочитает его другим местным парням, а он — с обидой подумала Джоун — нисколько этого не ценил. Ну что в нем хорошего? Разве что се любит. Да и это достоинство сомнительное, уж очень он носится со своей любовью.

Раздумывая о любви Джима, Джоун до мельчайших подробностей вспомнила все, что случилось накануне. Она сидела под елками около хижины. Тени сгустились, йотом побледнели — взошла луна. Слышалось низкое гудение насекомых, далекий женский смех, журчанье ручья. Джим запаздывал. Верно — намекнул дядя — застрял в салуне, который совсем недавно вторгся в их тихую жизнь. Поселок разрастался, в нем появилось слишком много чужих — грубых, громкоголосых, вечно пьяных мужчин. Все это очень не нравилось Джоун. Еще недавно она с таким удовольствием бывала в поселковой лавке, теперь же ходить туда стало прямо пыткой. И перемены эти плохо влияли на Джима. Да и вообще он был слишком податлив.

Джоун ждала; обида и досада все возрастали. Наконец она встала. Дальше ждать она не намерена, а вот при встрече кое-что ему скажет.

Но тут позади послышался шорох. Не успела Джоун обернуться, как оказалась в чьих-то крепких, медвежьих объятьях. Голова ее запрокинулась назад, Джоун не могла ни вырваться, ни закричать. Над ней склонилось смуглое лицо. Ниже, еще ниже. Чьи-то губы быстрыми поцелуями закрыли ей глаза, обожгли щеки, прижались к ее губам. Она почувствовала, что не может сопротивляться их непонятной силе. И тотчас руки разомкнулись.

Испуганная, оскорбленная Джоун отшатнулась назад. Она была потрясена и не сразу поняла, кто это. Человек засмеялся. Джим!

— Ты всегда считала, что мне недостает дерзости, — услышала она, — а теперь что скажешь?

В груди Джоун поднялась слепая ярость. Она готова была убить его на месте; ведь она никогда не давала ему никакого права, никогда ничего не обещала, не показывала, что он ей нравится. А он, он осмелился!.. Жаркий румянец вспыхнул у нее на щеках. Она разозлилась на Джима, но еще больше на себя. Его дерзкие поцелуи почему-то пробудили в ней чувство жгучего стыда, потрясли все ее существо. Ей казалось, что она ненавидит Джима.

— Ты… ты… как ты смел! — вырвалось у нее. — Ну, Джим Клив, теперь между нами все кончено!

— Я-то думал, у нас еще ничего и не начиналось, — с горечью ответил он. — Надо было здорово… Да нет, я ни о чем не жалею… Господи, подумать только… я тебя… поцеловал!

Джим тяжело дышал. Лунный свет падал на его бледное лицо. И Джоун вдруг увидела совсем незнакомого Джима, упрямого, дерзкого.

— Ты еще пожалеешь, — зло сказала она. — Видеть тебя больше не хочу.

— Ну и прекрасно. А я все равно ни о чем не жалею и никогда не пожалею.

Джоун подумала, уж не в виски ли тут дело? Хотя нет, Джим никогда не был любителем выпить — это, пожалуй, была его единственная добродетель.

Воспоминанье о поцелуях подтвердило — нет, он не пил. Просто он вдруг стал другим, и она никак не могла понять, что с ним произошло. Догадался он, как на нее подействовали его поцелуи? Если он еще раз осмелится… Джоун вздрогнула, но не только от злости. Надо его хорошенько отчитать.

— Джоун, я тебя поцеловал, потому что не могу больше ходить, как побитая собака, — начал Джим, — я люблю тебя, без тебя я сам не свой. Быть того не может, чтобы я тебе совсем не нравился. Давай поженимся… я стану…